Там, в народной глуши…
Там, в народной глуши…
О сокровенном, одиноком…
О сокровенном, одиноком
вздохнут уставшие века.
И на лампады тихих окон
летят вечерние снега.
Как будто время неизвестных
кружится роем во дворах,
и просит имени и места
в расчисленных календарях.
И мнится мне за снежным танцем
иной гармонии устав,
что не вмещается в пространства
обычных правил и октав.
И следом прихоть иль примета,
или стечение причин? –
Но снег летит сияньем света
из невозможных палестин.
И всхлипнут ветхие ворота,
прольётся тень минут на стол…
И будто в окна глянул кто-то
и в снег не узнанным ушёл…
Там, в народной глуши…
Подпоясаны дни то вожжой, то тесьмой.
Живы хлебом и небом разлук.
Деревянными буквами пишут письмо
В министерство почётных наук:
Как построить за баней Егора сельмаг,
Институт благородных колёс,
Чтоб прислали на почту казённых бумаг,
Чтоб земную помазали ось.
Дескать, время скрипит, будто ржавый засов,
Отстаёт от метро и ракет, –
Длится день двадцать семь с половиной часов,
Ночь? – единого мнения нет.
Непонятного свойства часы и труды.
То ль ночуют кудесники тут? –
На неделе семь пятниц, четыре среды,
Дни другие – в сарае живут.
Из дремучих подворий, бурьянов глухих
Бесполезный айфон голосит.
И колхозное знамя побед трудовых
Над избой комбайнёра висит…
Там за Лысой горой – царство вечных болот,
Где по воле небесных огней
Истребительских войск утонул самолёт
И поэт евразийских кровей.
А за взгорком – простор! Свет как счастье высок,
В синеве соловейки полёт.
Берендеевым солнцем пронизан лесок,
И душа пасторали поёт!
Выйдет в поле старик, ветхой жизни жилец
И вглядится в сияющий зной.
Так глядит далеко, словно видит дворец,
Где Господь проживает с семьёй.
В остальном, как и всюду: изба, огород
И следы заплутавших колёс.
На кривое крыльцо выйдет в валенках кот,
Спросит вежливо: – Рыбу принёс?
Голосистый петух известит в лопухах
Об итогах хозяйских забот.
Электронное время придёт в сапогах,
Постоит… И обратно уйдёт.
Там, в народной глуши бродит хмелем трава,
Облака серебрятся вдали.
Там для песни полезной сыскали слова,
только музыку к ним не нашли.
Там закатных коней стерегут до сих пор
На зелёном в ромашках лугу…
Я б срубил там избу или даже собор,
Да топор подобрать не могу…
* * *
Овраги за оградой и тальник.
Затем бугор за школою и – воля!..
Рассыпан петушиный звонкий крик
цветами перепёлкиного поля!
Потом – холмом возвышенный лесок,
наполненный мечтами и полётом.
Там дудочки зелёной голосок
томится за берёзовым заплотом.
Затем ручей, впадающий в Иню,
за ними – лес застыл раскатом грома.
– А дальше?
А дальше чёрт пужает ребятню,
чтоб далеко не бегала от дома.
* * *
Я со многими в жизни простился.
Всё родное осталось в былом.
Но опять этой ночью приснился
Над рекою родительский дом.
И хоть близких давно уже нету,
Сон обратно приносит к родным:
Дом пронизан пронзительным светом,
Словно ангелы кружат над ним!
Мать с отцом у калитки садовой,
Братья белят извёсткой забор.
И все молоды, живы-здоровы,
О житейском ведут разговор.
Белый голубь воркует на крыше.
Я кричу, я машу им рукой…
Но не видят меня и не слышат,
Словно я невидимка какой.
Лишь обломок далёкого грома
Проворчит незлобиво в ответ.
Свет погаснет и – нет уже дома,
И родных тоже нет…
Пробуждаюсь с душою ненастной.
Хлещет в комнату свет из окна.
И такой день пронзительно ясный,
Словно он продолжение сна.
Льётся зной из распахнутых весей,
Лишь подсолнух, как скорбный пиит,
Через изгородь голову свесил
И задумчиво в землю глядит…
Ненастье
Одичаешь в своём захолустье! –
Вязнет в мороси будничный гул,
пёс у будки озябший и грустный,
словно в память мою заглянул.
Дождь со снегом, промозгло и грязно,
свет небесный зачах и угас.
То ль Господь отмечал чей-то праздник
и похмельем страдает сейчас?
«Нет погоды плохой…» – шли бы к власти
с аксиомой дежурной своей!
Слякоть, мерзость, тоска и ненастье,
и мерещится чёрт у дверей.
Эй, чертило в сиреневой шкуре,
заходи, коль припёрся в мой дом.
Посидим возле печки, покурим,
посудачим о всяком таком.
Никого. Видно, кончились черти
или к Трампу ушли на постой.
За окном, будто сумерки смерти,
сеет морось на серый покой.
Не с кем выпить! – Тоска прописная.
Пёс молчит будто столб у ворот.
И к тому же язык мой не знает
и не курит, и водку не пьёт.
Натаскаю воды из колонки,
подготовлю подборку в печать.
Буду гнать втихаря самогонку
и собачий язык изучать.
Аве Мария
В этом доме когда-то я в детстве бывал.
Там картина над спинкой дивана,
в тёмных плюшевых шторах изысканный зал,
в зале – книги и фортепиано.
Там сирень ароматом дышала в окно.
Был тот мир мне совсем незнакомым.
Мне казалось, там люди пришли из кино
вместе с садом, сиренью и домом.
Там вечерней порой пили чай при свечах,
под нерусские песни с пластинки.
Говорили о Шуберте и флюгерах,
о строительстве и Метерлинке.
Там красивая женщина, как её звать –
я не помню… Лишь помню, как мило
улыбаясь, давала мне книги читать
и со мною на «вы» говорила.
И на фортепиано играла она!..
Колыхались на клавишах руки.
Рассыпалась на тысячи звёзд тишина,
звёздам плакались нежные звуки…
Мне казалось я сплю и летаю во сне,
сердце сладкой сводило истомой…
«Это “Аве Мария”», – ответили мне
благородные жители дома.
В этот дом я когда-то, как в храм приходил,
за дверьми оставляя ботинки.
И я женщину эту наивно любил
вместе с Шубертом и Метерлинком.
Эти звуки и свечи, мерцанье огней
в моём сердце так странно плескалось.
И что было высокого в жизни моей
с этой музыкой соприкасалось.
Они вскоре уехали строить мосты
на Восток. В дом вселились другие.
И я долго пытался в них видеть черты
от неведомой Аве Марии…
* * *
Тихий ветер вечернего поля,
на душе так светло и легко –
братья: Гена, Серёжа и Коля
мимо дома идут моего.
Вот прошли палисадники улиц,
вот проходят речной перекат.
Вот на холм поднялись. Оглянулись,
помахали рукой, улыбнулись
и ушли в невозвратный закат…
Есть, наверное, память иная,
что живёт над селеньем любым.
И чего моё сердце не знает,
языком объясняет своим:
ветром с поля и шелестом листьев,
и виденьем за ветхой избой
с голосами далёких и близких,
что когда-то здесь жили с тобой.
Всхлипнет ветер, как птица в тумане,
и возникнет, что было, в былом:
вяжет мама носки на диване,
чинит лампу отец за столом…